- Понаехали тут....Не правда ли, приходилось слышать эту ворчливую фразу от старожилов. В Америке реже, всё – таки страна эмигрантов, но приходилось. И хоть однажды я срезал одного такого ворчуна в магазине ехидной фразой: - Что-то не очень-то вы похожи на индейца! – под одобрительный хохот окружающих, но всё же ... всё же. Чувствовал каждый раз какое-то внутреннее стеснение. Действительно, я ведь ничего не вложил в эту страну, все силы и годы отдав той, а достойную жизнь на склоне дней дала мне эта страна. Так что какой-то внутренний дискомфорт всё-таки испытывал. Но недавно я перестал краснеть, выпрямил спину и гордо поднял голову. И всё из-за своего внука Сашеньки.
Привезли мы его в Америку семи лет отроду, вырвав в середине учебного процесса из первого класса. А тут он по возрасту попал сразу в третий класс городской американской школы, ни слова не зная по английски. Так котёнка бросают в воду, выплывет или нет. Позже, когда мы переехали жить на Брайтон, он признался, что в школе его дразнили «коммунистом» и обзывали «красным». Мальчик сдержанный, он очень многое переживал в себе и это наложило отпечаток на всю его последующую жизнь. Можно только себе представить, что испытывал этот маленький человечек.
В отличие от многих его сверстников был услужлив и внимателен к старшим. Когда моя жена взяла его в 11 лет с собой в Израиль, он удивил наших роственников, отказавшись идти в магазин за подарком, сказав: - Я пойду с бабушкой в обувной магазин. У неё болят ноги и она без меня не справится. Родственница предложила выбрать ему самому подарок в магазине и он взял игрушку где-то центов на 50 по нашим ценам. Жена удивилась: - Почему ты взял такую дешёвую вещь? На что он ответил: - Я же не знал, сколько у неё денег, а вдруг нехватит и ей будет стыдно.
Спустя несколько лет был у нас в госях мой кишинёвский друг Ефраим Баух, ныне известный израильский писатель. И его жена Алла, понаблюдав за нашим Сашенькой, сказала: - Нет, такого мальчика упускать нельзя. Пусть подрастёт и мы найдём ему невесту в Израиле. Но пока он не подрос, отношение к противопожному полу было весьма своеобразным. Однажды, когда был ещё в младших классах, жена отвела его в школу (в Америке детей одних не отпускают, родителей засудить могут) и спросила сколько в их классе учеников. Восемь. – ответил Саша. – Но я же вижу возле учительницы больше детей, - сказала жена. – Так это же девочки, - удивился он. – Кто их считает?!
Отношение к девочкам изменилось, когда Саша подрос. Первый роман, первая любовь...Они были полной противоположностью. Она стремительная, порывистая, ни минуту не могла усидеть на месте. Он сдержанный, медлительный, домашний ребёнок. Но они, как нам показалось, весьма дополняли друг друга. Она несомненный лидер, он – надёжный второй... Мы познакомились с её семьёй, ходили к друг другу в гости, строили планы их будущей семейной жизни. И вдруг она бросила Сашу. Сказала, что устала быть лидером и вообще не видит будущего в их отношениях. Мы впервые видели внука таким потерянным. – Как же им теперь верить? – чуть не плача, вопрошал он. Мы и сочувствовали ему, ибо девочка нам нравилась, и в то же время понимали её, она была старше Саши и более прагматично думала о своём будущем.
Так получилось, что его мама, молодая актриса Кишинёвского Русского театра, умерла от рака, когда Сашеньке было всего четыре года. Сын, его отец, был весь поглощен вживанием в новую жизнь в Америке и мы с женой фактически стали для него папой и мамой. Так что всё изливалось на нас. И мы понимали, что этот опыт закалил его, сделал взрослее...
Как все мальчишки, он увлекался оружием. В детстве из подушек сооружал танк и рыдал, когда он разваливался. Мы побывали с ним (и не раз) на авианосце, что стоит музеем на реке Хадсон – ривер и он со знанием дела пояснял мне назначение каждого орудия. В Метрополитен - музее мы шли сперва в рыцарский зал и к дуэльным пистолетам, а далее я его заманивал в залы классической живописи нехитрым приёмом: - Знаешь, Сашенька, в этом музее есть несколько моих любимых картин, пойдём к ним. И он сперва нехотя, а затем всё более охотно сопровождал меня и я, естесственно, объяснял ему, почему мне нравятся полотна Гойи или ЭльГреко. Думаю, даже уверен, это отложилось как-то в его душе.
Но мы никогда не думали, что мальчишеское увлечение оружием перейдёт во вполне взрослую мечту. Ещё обучаясь в старших классах он записался в Национальную Гвардию и в каждое воскресенье уходил на какие-то сборы. Нам представлялось всё это игрой. Но мы поняли, что это всерьёз, когда он уехал на несколько месяцев в военный форт Брэгг, в штат Джорджия, где и прошел курс молодого бойца. Мы с женой получили приглашение на выпускные торжества. Жена услышала впервые, принятое на юге уважительное обращение «мэм». И был парад, на котором я чуть не подвёл внука, ибо с кинокамерой, как бывший кинематографист, не довольствуясь съёмкой за линией для гостей, влез на плац в поисках эффектных кадров. Саша мне признался, что сержант сказал ему: - Если твой дед ещё раз появится тут, то ты очень об этом пожалеешь...
Но когда мы спросили внука, на что ему не понравилось здесь, он сказал, что сержант мало уделял ему внимания, так как их в команде было много солдат. И вообще, он хочет быть в армии сержантом, ибо тот занимается живым делом, а офицер, по его мнению перекладывает бумажки. После окончания школы по нашему настоянию он поступил в Барух колледж. Но проучившись полтора года твёрдо нам заявил: я никогда не буду ни финансистом, ни юристом... Я пойду в армию служить государству.
Можете представить себе наше состояние, особенно моей жены. Чуть не плача, она говорила ему: - Ты останешься без профессии, будешь пушечным мясом... На что он лукаво ответил: - Бабушка, у меня контракт с самой крупной компанией в стране, которая никогда не разорится. – Какая компания?! – вскричала жена. – Пентагон, - серьёзно ответствовал внук.
Так как он уже три года прослужил в Национальной гвардии, то уже сам мог выбирать место будущей службы. Выбор был невелик: штат Канзас, Южная Корея, Германия... Выбрал Германию. Приезжая в отпуск рассказывал о службе. Когда приедалась солдатская еда, переодевшись в штатское, ездил в соседний немецкий городок и заходил в кафе. Вечера – в клубе молодёжном. Так как он был безотказен, то давали ему самые старые боевые машины разных лет и он приводил их в порядок и научился водить всё движущееся на колёсах и гусеницах. Его усердие отметили и обещали сделать сержантом. Но каждый раз это срывалось по всяким причинам. Поэтому когда по истечении контракта ему предложили продлить его, обещая послать на сержантские курсы, он отказался: - Раньше надо было.
Да и мы уговаривали его вернуться к гражданской жизни. Но до возвращения был ещё Афганистан. Он изредка звонил и успокаивал нас, что де служит на большой базе, в войсках НАТО, обучает афганцев военному делу. Это в большом городе и «здесь не стреляют». Когда жена моя пыталась выяснить какие – то подробности его службы, он ей с улыбкой сказал: - Бабушка, тебе ничего не надо знать кроме одного: я тебя очень люблю.
И вот он вернулся домой, выложив перед нами бумагу, что отпущен из армии США «с почётом». И орден «Пурпурное сердце», и 12 медалей «За храбрость», «За мужество», «За верную службу» и т.д.
И вот тут-то наступил момент истины. Мой сын, его отец, сказал: - Послушай, Саша! Орден «Пурпурное сердце» даётся бойцу, пролившему кровь на войне. А ну-ка колись...И тут-то выяснилось, что служил он не на большой базе, а на крохотном блокпосту, который оборонял его взвод и отделение румын. За пределы поста они выезжали большой колоной даже за водой и продуктами. Их регулярно обстреливали два-три раза в неделю. Его место было за крупнокалиберным пулемётом в бронированном Хаммере. Но голова и руки были снаружи и броней не прикрывались. И вот пуля ударила сзади, пробила каску и содрала кожу с виска. То-есть миллиметр в сторону и мы бы потеряли внука. Кровь залила лицо и сержант приказал ему спуститься вниз для перевязки и там оставаться. – Но я знал – объяснял нам Саша, - что никто лучше меня не может управиться с этим пулемётом и я вернулся на своё место. И во-время. Они уже были близко. И я впервые на войне увидел как от моих пуль падают люди. Сержант меня отругал за невыполнение его приказа, но в рапорте всё честно отписал.
Через две недели вертолёт вернул его и ещё четырёх раненных солдат на базу, где генерал и вручил им орден «Пурпурное сердце».
Орден этот, один из самых почитаемых в Америке, возник ещё во времена Джорджа Вашингтона во время Войны за Независимость. Вернувшиеся в строй раненные солдаты нашивали себе на мундир красную материю в виде сердца. И только в 1933 году этот обычай был возрождён в виде Ордена, получившего название «Пурпурное сердце».
Сейчас Саша учится в колледже, выпускники которого идут, в основном, на государственную службу: в полицию, ФБР, ЦРУ и т. д. Учится он за счёт Пентагона и получает весьма солидную стипендию, позволяющую не заботиться о приработке. Как ветеран, побывавший в зоне военных действий, он обеспечен медициной до конца дней своих. Есть и другие льготы, но их долго перечислять. Заботится о нём и о других воинах специальное Министерство по делам ветеранов.
Первый (надеюсь, не последний) член Ассамблеи штата Нью-Йорк из «наших» Алик Брук-Красный, принимавший участие в его судьбе, сказал мне: - Передайте вашему внуку, что я им горжусь!
Нас многое связывает с внуком. Но надавно я понял, что настоящим американским патриотом из всего нашего семейства является только он.
Разговаривали мы с ним об афганской войне. Я так осторожно спросил его: - Саша, а зачем мы туда влезли? На что он убеждённо ответил: – Если мы оттуда уйдём, то там всё развалится.
И тут я не удержался и прочитал ему краткую лекцию об Афганистане, о том как бесславно ушли оттуда англичане в ХIХ веке, советские войска в ХХ...Это не правая война – убеждал я его. Не надо Америке влезать в чужую страну. Тут она не права.
И вдруг насупившись, он мне сказал, как отрезал: – Права она или не права, но это моя страна.
Я опешил. Ведь это высказывание принадлежит президенту Теодору Рузвельту. – Саша, - спросил я – где ты это слышал? - Нигде – ответствовал он. – Просто я так думаю!
Вот такой у меня внук Сашенька!
Михаил Голер
No comments:
Post a Comment