Мы были первыми.....

В своё время меня поразил номер «Еврейского местечка», где в виде генеалогического древа  были обозначены еврейские организации Молдовы. Боже мой! Как же вас много!  В конце 80-тых  годов мы были первыми. И назывались мы «Общество еврейской культуры». Началось всё с того, что мой друг, писатель, журналист Анатолий Коган познакомил меня с некиим приезжим из Курска Борисом Волом. Узкое интеллигентное лицо, изящная бородка, сухощавая фигура...Борис дал мне самиздатовский журнал «Тарбут» и я прочитал знаменитое вступление:  «Не бойся! Перед тобой еврейский журнал». Борис и был первым организатором еврейской общины под личиной «Общество еврейской культуры».

Организационный съезд должен был состояться в прекрасном уютном большом зале Дома Кино. Добро на это дал по моей просьбе тогдашний председатель СК Молдавии Эмиль Лотяну. Но сорвалось: Лотяну был в командировке в Москве, а директор Дома Кино Василий Попа  отказал, сославшись на то, что именно в это время в зале перед детьми должен выступить фокусник, с которым якобы заключен договор. Никакого фокусника, конечно, не было (очевидно Попа посоветовался в каких-то райкомах – горкомах). Но фокус не удался: съезд наш всё-таки прошёл на третьем этаже Дома просоюзов в небольшом зальчике, где мы обычно собирались. Власть явно была растеряна: с самого верха очевидно шла команда: «Позволять!», а снизу по привычке «Не пущать!» Мы же, осторожно, ощупывая препятствия, всё активнее и активнее строили своё общество. Я не пишу его историю (мне это не под силу), и вот, что запомнилось из тех дней особенно ярко.

На выборах тайным голосованием было создано Правление (очень огорчили три голоса, поданных против меня). Председателем был избран композитор Володя Биткин, а его заместителями писатель Борис Сандлер и я. Несомненный лидер Борис Вол взял на себя хлопотную должность ответственного секретаря, он сознательно отходил в тень, выдвигая нас на первый план. Хотя положа руку на сердце, он являлся и душой и мотором всего нашего дела. Удивительный человек: вера в идеи сионизма сочетались в нём с потрясающей деловой хваткой. Он был прекрасным психологом, умело гасил конфликты, обуздывая излишнее самомнение некоторых товарищей  и мы видели воочию, что Борис радеет только за дело. Увы, когда он уехал в Израиль, началась борьба амбиций, стали делить портфели, разгорелись страсти...(но об этом вспоминать не хочется).

Начальный период был романтичным  и нас охватила эйфория. Трудяга Биткин не чурался никакой работы, выбивал залы и нес документы знакомой машинистке. Правление собиралось каждую неделю в полном составе, только одного члена мы мы ни разу не видели, режиссёра Хармелина, вечерами он был занят в своём театре. Всё было впервые, от связей с израильскими дипломатами до добывания денег. На одном из заседаний бухгалтерша торжественно оповестила нас: - Поступило 10 тысяч рублей, от Голера!

Все с удивлением обратили взоры на меня. Оказалось, что по моей просьбе, деловой человек, начальник производства  театрального общества Даниил Марков, перевёл эту сумму на наш счёт. Правда, позже выяснилось, что это не только моя заслуга, с аналогичной просьбой обратился наш Биткин к его жене. Позже мне сам Марков говорил: - Ты понимаешь, что перед тем, как дать эти  деньги на еврейские дела, я должен вдвое большую сумму перевести молдавскому театру. Но на долгое время за мной закрепилось репутация очень делового человека. (И как позже оказалось, совершенно напрасно). К нам в ОЕК зачастили иностранцы, многие представители общественных организаций осведомлялись о наших нуждах, всё аккуратно записывали, но реального продолжения практически это не имело. Кое-кто просил о деловых контактах. Когда я отсылал их в Торговую палату, они мялись, намекали на неофициальные контакты. На моё счастье заместителем Председателя Совета Министров  республики был  Виктор Каниковский, с которым мы начинали свой путь в кинолюбительстве. Витя потом пошёл по партийной линии, был первым секретарём Кишинёвского горкома партии, а затем восстав против 1 секретаря ЦК Бодюла, был сброшен  главой Главгеологии республики. Ну, а в новые времена настал его час. Любимая шутка Каниковского была: - Ну вот, из Миши толк получился, а я так и остался за бортом кинематографа. И это на приёме деловых людей, которых я приводил в его огромный кабинет. Гости млели и мой престиж стремительно вырастал в их глазах. Увы, то что за такие услуги во всём цивилизационном мире ещё  платят денежки, я узнал позже, уже приехав в Америку.

Связи в верхах пригодились и тогда, когда ко мне обратился некий Ниссан Зеф, вице-президент израильской туристической фирмы. По заданию организации «Натив» они сотворили линию по скорой переправке желающих выехать в Израиль. (Прямого сообщения тогда не было). На автобусах людей вывозили в Бухарест, а оттуда на самолётах румынской авиакомпании - на землю обетованную.. Автобусы шли под охраной, организованной Зефом. Хлопот было много. Народ прибывал из разных городов, надо было их временно разместить, очередь желающих не убывала. Я обеспечивал поддержку сверху и быстрое прохождение границы. (Недавно встретил Ниссана  Зефа в Израиле и он сказал, что о подводной части этой операции, когда-нибудь ещё напишут).

Появился на горизонте ещё один израильтянин Мирон Шор, сослался на рекомендацию ко мне моего друга, известного писателя Эфраима Бауха. Я вводил его в высокие кабинеты, а он учил меня азбуке деловых контактов. (Увы, не в коня корм). До сих пор с краской стыда вспоминаю, как я сидел с ним рядом на деловых переговорах с директрисой прославленной Тираспольской швейной фабрики, надувал щёки, что-то многозначительно мычал.

Мирон, правда, обещал вознаграждение, когда пойдут первые доходы. Но я их так и не дождался -  укатил в Америку. (Из светской хроники узнал, что его сын успешен в бизнесе и женат на очаровательной певице Жасмин. Надеюсь, он помнит, что основу заложил его папа!).

ОЕК набирал силу. Авторитет организации настолько возрос, что мне удалось без особого труда выселить каких-то торгашей со двора синагоги, заручившись одобрением председателя горисполкома. Правда, чиновник, которому было начальством предложено осуществить эту акцию, наотрез отказался: - Вот пусть Голер сам их и выселяет. Я ответил, что нет проблем, я сейчас позвоню его высокому начальству и попрошу его пойти со мной на выселение. Чиновника как ветром сдуло. Хотя мне ещё некоторое время угрожали обиженные дельцы по телефону.

Самое яркое воспоминание от встреч, устраиваемых нами, с интересными людьми в огромном зале Дома Культуры фабрики «Стяуа Рошие». Эта заслуга Володи Биткина. Встречи были с посланцами различных еврейских организаций, раввинами всех течений иудаизма. В зале яблоку негде было упасть. Всё воспринималось как глоток свежего воздуха.

Я несколько раз приезжал в родной город из Америки и думал в простоте душевной, что моим соплеменникам интересно будет встретиться с одним из отцов-основателей общины. Увы, милейшей Элеоноре Леошкевич удалось собрать в КЕДЕМе несколько старичков (видно это типа «детского садика» для пожилых), которые безучастно  выслушали мой рассказ и только после окончания один из них спросил меня каким лекарством  в Америке лечат простату. Узнав, что  тем же, что и в Молдове, удовлетворённо хмыкнул. Видимо, времена изменились.

Но вернусь в славное прошлое. К нам приходили не только евреи. Артист Русского театра Сева Гаврилов вызвался читать философскую главу Библию, книгу Екклезиаста. В том же зальчике на третьем этаже Дома профсоюзов задернули портьеры, зажгли свечу на фоне чёрного бархата. И при этом дрожащем свете полилось: - Во многая мудрости, много печали. И кто умножает познание – умножает скорбь....

Самое прекрасное, это потрясённые лица молодых ребят, впервые  узнавших, что их предки дали миру эти философские, глубокие истины ещё тысячилетия тому назад. Ну и, конечно, участие в первых двух конгрессах ВААДа, когда мир расширился до пределов планеты. И перед глазами, как мы стояли перед беснующимися антисемитами у входа и вдохновенно пели, нет орали, Атикву, прямо в искажённые ненавистью  рожи. Разве такое забудешь!

                                 Михаил  Голер

Непричесанные мысли…

В еврейском центре, вблизи Брайтона пожилые наши бабушки и дедушки натыкаются на первый барьер: дежурную. И она, как правило , негрит…,ой, простите, афроамериканка. Ну не знает она языка Пушкина, что вполне извинительно: она  в Америке живет. Но и наши старики не в ладах с языком Шекспира.

То же самое во многих медицинских офисах, которые усердно посещают наши «синьеры-ситизенс».Да,там есть наши русскоязычные девочки, которые в конце-концов и приходят на помощь,но сколько из-за этого волнений от своей языковой беспомощности!Что же делать?А почему бы на первую линию не поставить наших детей и внуков, которые свободно владеют английским и еще не забыли  родной русский?Только,ради бога,не надо упрекать меня в расизме и отсутствии политкорректности.Интересно было бы посмотреть сколько наших работают в общественных организациях в Гарлеме или иных подобных районах?В их госпиталях и медицинских офисах?Мой личный опыт нулевой.Может кому-то повезло больше?

Я думаю, дело в нас самих, в том страхе, который мы вывезли из Страны Советов,вьевшийся в нас страх иудейский Вспомните,ведь,как правило,не было начальства трусливее чем наш соплеменник. И продвинуть по службе своего подчинненого еврея и отметить его давно заслуженной наградой опасался, как бы чего не вышло! А может быть нам пора, как поет Макаревич,»перестать прогибаться под изменчивый мир»?! А?

                                 Михаил  Голер

Слово о внуке

- Понаехали тут....Не правда ли, приходилось слышать эту ворчливую фразу от старожилов. В Америке реже, всё – таки страна эмигрантов, но приходилось. И хоть однажды я срезал одного такого ворчуна в магазине ехидной фразой: - Что-то не очень-то вы похожи на индейца! – под одобрительный хохот окружающих, но всё же ... всё же. Чувствовал каждый раз какое-то внутреннее стеснение. Действительно, я ведь ничего не вложил в эту страну, все силы и годы отдав той, а достойную жизнь на склоне дней дала мне эта страна. Так что какой-то внутренний дискомфорт всё-таки испытывал. Но недавно я перестал краснеть, выпрямил спину и гордо поднял голову. И всё из-за своего внука Сашеньки.

Привезли мы его в Америку семи лет отроду, вырвав в середине учебного процесса из первого класса. А тут он по возрасту попал сразу в третий класс городской американской школы, ни слова не зная по английски. Так котёнка бросают в воду, выплывет или нет. Позже, когда мы переехали жить на Брайтон, он признался, что в школе его дразнили «коммунистом» и обзывали «красным». Мальчик сдержанный, он очень многое переживал в себе и это наложило отпечаток на всю его последующую жизнь. Можно только себе представить, что испытывал этот маленький человечек.

В отличие от многих  его сверстников был услужлив и внимателен к старшим. Когда моя жена взяла его в 11 лет с собой в Израиль, он удивил наших роственников, отказавшись идти в магазин за подарком, сказав: - Я пойду с бабушкой в обувной магазин. У неё болят ноги и она без меня не справится. Родственница предложила выбрать ему самому подарок в магазине и он взял игрушку где-то центов на 50 по нашим ценам. Жена удивилась: - Почему ты взял такую дешёвую вещь? На что он ответил: - Я же не знал, сколько у неё денег, а вдруг нехватит и ей будет стыдно.

Спустя несколько лет был у нас в госях мой кишинёвский друг Ефраим Баух, ныне известный израильский писатель. И его жена Алла, понаблюдав за нашим Сашенькой, сказала: - Нет, такого мальчика упускать нельзя. Пусть подрастёт и мы найдём ему невесту в Израиле. Но пока он не подрос, отношение к противопожному полу было весьма своеобразным. Однажды, когда был ещё в младших классах, жена отвела его в школу (в Америке детей одних не отпускают, родителей засудить могут) и спросила сколько в их классе учеников. Восемь. – ответил Саша. – Но я же вижу возле учительницы больше детей, - сказала жена.  – Так это же девочки, - удивился он. – Кто их считает?!

Отношение к девочкам изменилось, когда Саша подрос. Первый роман, первая любовь...Они были полной противоположностью. Она стремительная, порывистая, ни минуту не могла усидеть на месте. Он сдержанный, медлительный, домашний ребёнок. Но они, как нам показалось, весьма дополняли друг друга. Она несомненный лидер, он – надёжный второй... Мы познакомились с её семьёй, ходили к друг другу в гости, строили планы их будущей семейной жизни. И вдруг она бросила Сашу. Сказала, что устала быть лидером и вообще не видит будущего в их отношениях. Мы впервые видели внука таким потерянным. – Как же им теперь верить? – чуть не плача, вопрошал он. Мы и сочувствовали ему, ибо девочка нам нравилась, и в то же время понимали её, она была старше Саши и более прагматично думала о своём будущем.

Так получилось, что его мама, молодая актриса Кишинёвского Русского театра, умерла от рака, когда Сашеньке было всего четыре года. Сын, его отец, был весь поглощен вживанием в новую жизнь в Америке и мы с женой фактически стали для него папой и мамой. Так что всё изливалось на нас. И мы понимали, что этот опыт закалил его, сделал взрослее...

Как все мальчишки, он увлекался оружием. В детстве из подушек сооружал танк и рыдал, когда он разваливался. Мы побывали с ним (и не раз) на авианосце, что стоит музеем на реке Хадсон – ривер и он со знанием дела пояснял мне назначение каждого орудия. В Метрополитен - музее мы шли сперва в рыцарский зал и к дуэльным пистолетам, а далее я его заманивал в залы классической живописи нехитрым приёмом:  - Знаешь, Сашенька, в этом музее есть несколько моих любимых картин, пойдём к ним. И он сперва нехотя, а затем всё более охотно сопровождал меня и я, естесственно, объяснял ему, почему мне нравятся полотна Гойи или ЭльГреко. Думаю, даже уверен, это отложилось как-то в его душе.

Но мы никогда не думали, что мальчишеское увлечение оружием перейдёт во вполне взрослую мечту. Ещё обучаясь в старших классах он записался в Национальную Гвардию и в каждое воскресенье уходил на какие-то сборы. Нам представлялось всё это  игрой. Но мы поняли, что это всерьёз, когда он уехал на несколько месяцев в военный форт Брэгг, в штат Джорджия, где и прошел курс молодого бойца. Мы с женой получили приглашение на выпускные торжества. Жена услышала впервые, принятое на юге уважительное обращение «мэм». И был парад, на котором я чуть не подвёл внука, ибо с кинокамерой, как бывший кинематографист, не довольствуясь съёмкой за линией для гостей, влез на плац в поисках эффектных кадров. Саша мне признался, что сержант сказал ему: - Если твой дед ещё раз появится тут, то ты очень об этом пожалеешь...

Но когда мы спросили внука, на что ему не понравилось здесь,  он сказал, что сержант мало уделял ему внимания, так как их в команде было много солдат. И вообще, он хочет быть в армии сержантом, ибо тот занимается живым делом, а офицер, по его мнению перекладывает  бумажки. После окончания школы  по нашему настоянию он поступил в Барух колледж. Но проучившись полтора года твёрдо нам заявил: я никогда не буду ни финансистом, ни юристом... Я пойду в армию служить государству.  

Можете представить себе наше состояние, особенно моей жены. Чуть не плача, она говорила ему: - Ты останешься без профессии, будешь пушечным мясом... На что он лукаво ответил: - Бабушка, у меня контракт с самой крупной компанией в стране, которая никогда не разорится.  – Какая компания?! – вскричала жена. – Пентагон, - серьёзно ответствовал внук.

Так как он уже три года прослужил в Национальной гвардии, то уже сам мог выбирать место будущей службы. Выбор был невелик: штат Канзас, Южная Корея, Германия... Выбрал Германию. Приезжая в отпуск рассказывал о службе. Когда приедалась солдатская еда, переодевшись в штатское, ездил в соседний немецкий городок и заходил в кафе. Вечера – в клубе молодёжном. Так как он был безотказен, то давали ему самые старые боевые машины разных лет и он приводил их в порядок и научился водить всё движущееся на колёсах и гусеницах. Его усердие отметили и обещали сделать сержантом. Но каждый раз это срывалось по всяким причинам. Поэтому когда по истечении контракта ему предложили продлить его, обещая послать на сержантские курсы, он отказался: - Раньше надо было.

Да и мы уговаривали его вернуться к гражданской жизни. Но до возвращения был ещё Афганистан. Он изредка звонил и успокаивал нас, что де служит  на большой базе, в войсках НАТО, обучает афганцев военному делу. Это в большом городе  и «здесь не стреляют». Когда жена моя пыталась выяснить какие – то подробности его службы, он ей с улыбкой сказал: - Бабушка,  тебе ничего не надо знать кроме одного: я тебя очень люблю.

И вот он вернулся домой, выложив перед нами бумагу, что  отпущен из армии США «с почётом». И орден «Пурпурное сердце»,  и 12 медалей «За храбрость», «За мужество», «За верную службу» и т.д.

И вот тут-то наступил момент истины. Мой сын, его отец, сказал: - Послушай, Саша! Орден «Пурпурное сердце» даётся бойцу, пролившему кровь на войне. А ну-ка колись...И тут-то выяснилось, что служил он не на большой базе, а на крохотном блокпосту, который оборонял его взвод и отделение румын. За пределы поста они выезжали большой колоной даже за водой и продуктами. Их регулярно обстреливали два-три раза в неделю. Его место было за крупнокалиберным  пулемётом в бронированном Хаммере. Но голова и руки были снаружи и броней не прикрывались. И вот пуля ударила сзади, пробила каску и содрала кожу с виска. То-есть миллиметр в сторону и мы бы потеряли внука. Кровь залила лицо и сержант приказал ему спуститься вниз для перевязки и там оставаться. – Но я знал – объяснял нам Саша, - что никто лучше меня не может управиться с этим пулемётом и я вернулся на своё место. И во-время. Они уже были близко. И я впервые на войне увидел как от моих пуль падают люди. Сержант меня отругал за невыполнение его приказа, но в рапорте всё честно отписал.

Через две недели вертолёт вернул его и ещё четырёх раненных солдат на базу, где генерал  и вручил им орден «Пурпурное сердце».

Орден этот, один из самых  почитаемых в Америке, возник ещё во времена Джорджа Вашингтона во время Войны за Независимость. Вернувшиеся в строй раненные солдаты нашивали себе на мундир красную материю в виде сердца. И только в 1933 году этот обычай был возрождён в виде Ордена, получившего название «Пурпурное сердце».

Сейчас Саша учится в колледже, выпускники которого идут, в основном, на государственную службу: в полицию, ФБР, ЦРУ и т. д.   Учится он за счёт Пентагона и получает весьма солидную стипендию, позволяющую не заботиться о приработке. Как ветеран, побывавший в зоне военных действий, он обеспечен медициной до конца дней своих. Есть и другие льготы, но их долго перечислять. Заботится о нём и о других воинах специальное Министерство по делам ветеранов.

Первый (надеюсь, не последний) член Ассамблеи штата Нью-Йорк из «наших» Алик Брук-Красный, принимавший участие в его судьбе, сказал мне: - Передайте вашему внуку, что я им горжусь!

Нас многое связывает с внуком. Но надавно я понял, что настоящим американским патриотом из всего нашего семейства является только он.

Разговаривали мы с ним об афганской войне. Я так осторожно спросил его: - Саша, а зачем мы туда влезли? На что он убеждённо ответил: – Если мы оттуда уйдём, то там всё развалится.

И тут я не удержался и прочитал ему краткую лекцию об Афганистане, о том как бесславно ушли оттуда англичане в ХIХ веке, советские войска в ХХ...Это не правая война – убеждал я его. Не надо Америке влезать в чужую страну. Тут она не права.

 И вдруг насупившись, он мне сказал, как отрезал: – Права она или  не права, но это моя страна.

Я опешил. Ведь это высказывание принадлежит президенту Теодору Рузвельту. – Саша,  - спросил я – где ты это слышал? - Нигде – ответствовал он. – Просто я так думаю!

Вот такой у меня внук Сашенька!                                            

                                 Михаил  Голер